Путевые заметки в качестве исторического источника. Классификация и характеристика. - Идеализм и прагматизм во взаимовосприятии русских и греков в конце XVIII – начале XIX вв. по воспоминаниям российских путешественников
Начиная со времен Возрождения источником знания для просвещенных европейских кругов все в большей мере становятся труды философов Древней Эллады. Поначалу знакомство с богатством древнего мышления - основой европейской цивилизации - происходило с помощью произведений поэтов, драматургов, а также древнегреческих памятников скульптуры и нумизматики, выставленных в музеях Италии. Таким образом образованный мир той эпохи знакомился с духом Древней Греции через итальянские музеи и коллекции, а также посредством изучения опубликованных трудов древнегреческих мыслителей. Однако этот мир еще не ощущал потребности в посещении самой Греции. Поэтому вплоть до начала 18 века Европа знакомилась с достижениями древней Эллады через так называемый итальянский мост.
Однако уже в 18 веке отмечается заметный рост интереса к Греции в Европе. Переломным моментом в этом смысле можно назвать конец 18 – начало 19 веков. Как отмечал греческий исследователь Э.Вуразели, «три международных события явились отправными точками, с которыми связано увеличение притока путешественников (в греческий мир – Ф.Я.)».1 Первое – это Возрождение, которое обращает взоры к классической Элладе; второе – это наполеоновские войны, в ходе которых встал вопрос об освобождении греков от турецкого ига; и третье – это греческая освободительная революция, которая явилась источником вдохновения для поэтов современной Европы.2 Причем постепенно описания путешествий приобретают не только познавательно-просветительский, но отчасти и торгово-коммерческий характер: они служат своего рода гидом для нарождавшихся деловых кругов в Европе, желавшим расширить сеть своих операций.
Воспоминания российских путешественников можно условно разделить на несколько групп в зависимости от целей посещения Греции. Для 18 и начала 19 веков были весьма характерны описания хождений паломников в святые места, путь которых лежал через Грецию. К такого рода воспоминаниям относятся, в частности, труды В.Барского, И.Вешнякова, К.Бронникова, Д.Дашкова.3 В конце 18 – начале 19 веков появляется значительное количество воспоминаний военных, участвовавших в боевых действиях российского флота в регионе против турков, либо гражданских лиц, в силу тех или иных причин оказавшихся в составе российского флота. К такого рода произведениям относятся труды С.Плещеева, М.Коковцева, С.Хметевского, В.Броневского, П.Свиньина, Н.Коробки, К.Базили.4 Наконец, для 19 века более характерны произведения светских гражданских лиц, направлявшихся в Грецию в познавательных целях и стремившихся увидеть воочию античные древности или познакомиться с вызывавшим всеобщую симпатию в Европе молодым греческим государством. Хотя, конечно, произведения светских писателей встречалось и ранее. Такого рода труды, использованные в данной работе, включают воспоминания архитектора и художника Н.Алферова, публициста К.Лип-рта, художника И.Захарова и дипломата В.Орлова-Давыдова, литературоведа А.Милюкова, исследователя-славяниста В.Григоровича, журналистов Путника (Н.Лендера) и В.Соловьева, географа М.Венюкова, а также путешественников Н.Аброва, Л.Бенике и С.Глаголя.5 Характерно, что некоторые из путешественников писали под псевдонимом. Так, в частности, под именем «Путник» писал журналист Николай Райхельт, Глаголем был некий Сергей Голоушев, что не являлось большой тайной и подчас сообщалось в самих произведениях авторов. Несколько сложнее определить автора «Писем о Греции», писавшего под псевдонимом С.Н.6 Предположительно, автором мог являться российский консул в Константинополе Новиков, который не хотел, чтобы описываемые им впечатления каким-либо образом ассоциировались с официальной позицией российского МИДа.7
Естественно, описываемые события и впечатления во многом зависели от целей посещения Греции российскими путешественниками, предопределявших в значительной степени их круг общения. Так, например, в воспоминаниях паломников значительное место уделяется проблемам православной веры и христианским памятникам, произведения военных содержат немало детальных описаний боевых действий, причем именно тех, в которых автор принимал непосредственное участие, а ценители античной древности пытались в деталях описать памятники старины. Однако по вполне понятным причинам российские путешественники не могли свести посещение Греции и свое описание путешествия исключительно к узким рамкам, определявшимся целью визита в страну, но, наоборот, стремились нарисовать по возможности как можно более широкую панораму греческой жизни.
Большое значение с точки зрения детального описания страны и греков имело владение путешественниками греческим языком. Этим определялось, могли ли они напрямую общаться с представителями самых широких слоев греческого населения либо вынуждены были вести такое общение через переводчика или посредника. Естественно, далеко не все русские путешественники обладали подобным знанием или возможностями, в результате чего многие их представления о греках являлись опосредованными, т.е. полученными из вторых рук. Незнание греческого языка, несомненно, сужало и контакты с местным населением до тех представителей греческого народа, которые могли объясниться с русскими путешественниками на других иностранных языках. Все это могло привести к некоторым невольным искажениям в восприятии россиянами греческой действительности, что необходимо учитывать при проведении данного исследования.
Следует отметить и крайне субъективный характер воспоминаний и оценок путешественников. Некоторые из них могли видеть в любви греков проводить свободное время в кофейнях склонность к публичной, общественной жизни, а другие - признаки праздности и лености. Описывая Грецию, авторы в определенной мере заявляли и свою гражданскую, общественную позицию по актуальным проблемам жизни в России. Так, например, слова Милюкова о том, что греки видят причину неудачи России в Крымской войне 1853-1856 гг. в феодально-крепостнических пережитках, возможно, в значительной степени были навеяны собственным мнением автора по данному вопросу.8
Хотя воспоминания путешественников носят субъективный характер, они представляют ценнейший источник, дающий возможность изучить многие стороны греческой ментальности и процесса формирования самосознания греков, создания их национального государства, а также отношения между Россией и Грецией, в том числе на уровне простых людей. При этом даже заведомо субъективные оценки путешественников представляют интерес с точки зрения взглядов россиян на Грецию и греков.
Воспоминания русских путешественников о греках, многие из которых значительно объемнее большинства из подобных произведений западноевропейцев, также дают возможность в определенной мере воссоздать образ греков и представления, которыми они руководствовались в своих действиях, дополнив тем самым уже существующую литературу. Этот бесспорно субъективный вид источника, представляющий живое свидетельство, позволяет исследователю изучить «образ других», в данном случае фрагментарный и субъективный образ греков, который отчасти включает в себя и мировосприятие создателей этого образа. Тем не менее яркая и красочная картина греческого мира, представленная зачастую совпадающими оценками и характеристиками путешественников,– это не миф. Она в чем-то отражает и объективно существовавшую реальность, в частности поведение людей, их жизненный уклад, умонастроение.
Сравнивая впечатления и свидетельства авторов записок, принадлежащих к разным социальным слоям, можно выявить ряд схожих характеристик греков. Все это позволяет поставить и изучить вопрос о мировосприятии греков, их самоидентификации, а также взаимовосприятии русских и греков.
Теперь попытаемся, на основе этого материала, проследить характер и особенности взаимовосприятии русских и греков в конце XVIII – начале XIX вв. по воспоминаниям российских путешественников
Во второй половине 18 века традиционные давние контакты между Россией и Грецией обретают новые очертания в связи с усилением военно-политической роли России в средиземноморском регионе. В результате русско-турецких войн 1768-1774 гг. и 1788-1792 гг. Россия приобрела значительные земли на юге, а ее флот прочно обосновался в Средиземноморье, в связи с чем Греция занимает все большее место во внешней политике России, а контакты между русскими и греками и их взаимный интерес друг к другу заметно расширяются. Воспоминания российских путешественников рисуют пеструю картину взаимного воприятия, простирающуюся от сухого прагматизма до сентиментального идеализма. В настоящей работе мы попытаемся на описанных российскими путешественниками примерах, относящихся к периоду борьбы за независимость и освободительной революции, проанализировать, как эти два, казалось бы, взаимоисключающих подхода соотносились друг с другом.
Не секрет, что подавляющее большинство русских в этот период черпало свои представления о Греции в основном из школьных и университетских учебников классического образования. В частности, широкораспространненным было мнение об угнетенности православных греков-христиан жестокими и алчными турками, державшими братьев по вере в унизительном рабстве. Поэтому русские путешественники во многом открывали для себя новую Грецию, которая подчас значительно контрастировала с их изначальными представлениями.
Уже самые ранние описания Греции российскими путешественниками достаточно четко определяли то общее начало - православную веру, - которая неизбежно обуславливала изначально благожелательное общее настроение русских и греков по отношению друг к другу. Эти черты греческого народа характерно описывает киевский монах Василий Барский, который в 1723-1747 гг. предпринимает путешествие по святым местам, в число которых, естественно, попадают и греческие христианские церкви и монастыри. Барского поражает тот чрезвычайно теплый прием, который практически везде оказывает греческое население русским путешественникам, видя в них прежде всего своих единоверцев. Так, когда он со своими попутчиками оказался на острове Корфу практически без средств к существованию, местные церковные деятели помогли оформить разрешение, чтобы «эти странные путники из стран Российских» собирали на острове милостыню и даже дали им в сопровождение греческого иеромонаха Афанасия. Когда же русские странники «собрали немалую милостыню», весть об их прибытии уже разнеслась по всему городу и греки даже соперничали, кто из них первый пригласит русских странников к себе домой.9
Труд Барского характерно описывает тот общий контекст, в котором происходили контакты между россиянами и греками. Однако конкретные исторические события накладывали также определенный отпечаток на восприятие русскими греков и наоборот. Это достаточно характерно проявилось во второй половине 18 - начале 19 веков, когда российские войска вели активные боевые действия против турок непосредственно в местах, где проживали и вели свою хозяйственную деятельность греки.
В целом настрой большинства греков по отношению к русским был положительным, но все же воспоминания путешественников содержат немало примеров неоднозначного отношения к русским со стороны греков. В ряде случаев русским приходилось даже сталкиваться с откровенной недоброжелательностью и враждебностью. По-видимому, это было связано с тем, что морские силы России не всегда и не всеми воспринимались исключительно как освободители Греции от турецкого ига. Подчас греки видели в них войска, которые своими военными действиями препятствовали ведению торговли - одного из основных источников обогащения греков, а также налагали бремя дополнительных трудностей на мирных жителей и нарушали сложившийся мирный уклад жизни греческого населения Османской империи. Поэтому не удивительно, что в ряде случаев греки оказывались на стороне турок, воюя против российских войск. Капитан российского флота Степан Хметевский, принимавший участие в боевых действиях в Эгейском море в 1770-1774 гг., описывает, как при штурме одной из крепостей «греки, где есть оказия русского застрелить, случая не упускают, что я сам видел: по моему баркасу стреляли не одни турки, но были и греки».10
Более того, те греки, которые находились на службе у турецкого правительства, едва ли могли видеть в россиянах своих союзников, а занимая более высокое положение в греческом обществе, они в определенной степени могли оказывать влияние и на настроения простого населения. Хметевский описывает, как в ходе боевых действий российский флот задержал огромное количество различных торговых судов, перевозивших товары, как из Турции, так и в Турцию, причем среди этих судов было немало и греческих. Обычно в таких случаях Россия конфисковывала товары и суда, отпуская лишь экипаж и судовладельцев, если последние не являлись турками или арабами. С греками же россияне поступали более благосклонно. Если товар принадлежал туркам, то, отпуская греков, русские моряки конфисковывали судно и товар. «Ежели товар хотя и греческий, а везут в турецкие места, то, взяв товары, отпускали греков с судами безденежно», – вспоминал Хметевский.11 Тем не менее опасности на морских путях, сопряженные с войной, а также подобные конфискации товаров не могли в определенной степени не сформировать негативного отношения к русскому флоту у части греков.
Следовательно, определенная часть греческого населения в рассматриваемый период еще не до конца ощущала необходимость борьбы с турецким игом, а не могла рассматривать Россию в качестве своего союзника в деле обретения национальной независимости. Гораздо важнее для этих представителей греческой народности было ощущение стабильности жизненного уклада, ради чего они готовы были даже мириться с турецким гнетом, к которому они, по-видимому, смогли в большей или меньшей мере приспособиться.
Однако негативный настрой греков к русским встречался далеко не всегда и не везде. Во многом отношение формировалось под воздействием конкретных обстоятельств и характера контактов между двумя народами. При этом зачастую прагматические соображения играли далеко не последнюю роль.
Воспоминания путешественников изобилуют свидетельствами того, что греки именно в русских зачастую видели возможность избавления от религиозных притеснений со стороны турок. Уже упоминавшийся выше Хметевский, например, описывает, как группа представителей высшего духовенства ряда греческих островов Эгейского моря направила в феврале 1771 года послание на имя императрицы Екатерины II и графа Алексея Григорьевича Орлова, командовавшего русской эскадрой, с просьбой взять под опеку и покровительство «всех греческого исповедания благочестивых христиан».12 Однако более важным представляется то, что сходные настроения были распространены не только среди высшего духовенства, которое, несомненно, было более искушенным в делах политических, но и среди простых верующих. Офицер российского флота Владимир Броневский описывает несколько случаев, когда простые греки при встрече с русскими просили помочь избавиться от религиозного притеснения турок. Приведем лишь одно характерное описание из его воспоминаний о посещении российскими кораблями острова Имврос:
Каждый турок-начальник селения требует подарок. За свободу богослужения начальник острова иногда требует произвольную подать. Если тотчас не внесут ее, приказывает сломать церковь. Это несчастие случилось и с здешними жителями. Не знаю, почему думал священник, будто бы я имею право позволить жителям восстановить церковь. Он в длинной речи изъявил свое прошение. …Я удивился, но имея в мысли внушения начальства - «сколько можно снисходительно обходится с греками» - и при том полагая, что отказ мой не будет им понятен (ибо не только офицера, но и простого солдата почитают они существом гораздо их превосходнейшим) я дал мое согласие и вынужден был идти с народом туда, куда меня повели.13
Однако даже когда греки не могли непосредственно помочь русским и принять участие в боевых действиях, они радовались успехам русских войск и поражениям турок. Лейтенант русского флота Сергей Плещеев описывает, как во время его поездки на Ближний Восток в 1772 году было получено известие о начале новых боевых действий российского флота против турок. По его словам, это известие вызвало взрыв восторга у греческого населения: «Народ весьма радовался, ибо они все считают себя счастливыми, что помогают россиянам против турок».14
Плещеев также пишет, как был немало удивлен, когда во время его пребывания на Ближнем Востоке, «одетая по-турецки» представительница богатой семьи, общаясь с ним, вдруг выразила восторг по поводу успехов российского флота в Средиземном море. Однако на его удивление девушка, несмотря на свою внешность и свободное владение турецким языком, оказалась гречанкой, ненавидевшей турок. «Дай бог им (русскому флоту - Ф.Я.) столь благополучно продолжить удачные доселе свои завоевания, освободить из жестокого плена единоверных, а паче наших сестер, хуже скотов гнусными турками содержимых», - так гречанка реагировала на известия о русских победах.15
Когда в 1821 году в Греции началась революция, греки все в большей мере обращают взоры к России и видят в ее поддержке залог достижения успеха в борьбе с османским игом. Причем до начала вооруженного восстания вопрос жизни и смерти никогда не стоял так остро для греков. Оказавшийся почти в центре вооруженного противостояния русский паломник Кир Бронников, крепостной графов Шереметьевых, так описывает общественные настроения, царившие на острове Скопелос, находившемся недалеко от Афонской горы: «Жители все в великой находились печали, а особенно женский пол. Встречаясь с нами на улицах и не разумея русского языка, со вздохом сквозь слезы они нам говорили, о чем узнали мы через переводчика: если не поможет нам Россия, то мы греки все пропали». Правда, при этом он добавляет, что оставалась часть жителей острова, которые не разделяли такой точки зрения: «А иные и при таких тесных обстоятельствах не покидали своей гордости».16
Стоит также отметить и значительную долю прагматизма, который был присущ отношению греков к русским. Несмотря на то что цели России и Греции в борьбе с турками зачастую совпадали, многие греки были отнюдь не прочь извлечь дополнительные выгоды из своих контактов с россиянами. При этом в полной мере проявлялись такие характерные качества греков, как предприимчивость, деловитость, а зачастую и хитрость. Греки выступали в роли продавцов тех товаров и услуг, которые были необходимы русским морякам и другим путешественникам. Выбор у россиян был весьма ограничен, а греки не особо стеснялись пополнить свой карман за счет единоверцев и союзников.
Примеры подобного прагматизма встречаются практически во всех воспоминаниях военных. Хметевский пишет, как в начале 1770-х годов греки, занимавшиеся торговлей в Средиземном море, продавали свои товары русским по крайне высоким ценам: «Что из Ливорны привозят, съестное, питейное или платье и обувь, с нас берут барыша на копейку копейка, да еще за дешевое посчитается, а другое втрое».17 Броневский описывает подобную же ситуацию в начале 19 века, когда на острове Имвросе жители деревни, встретившие русские войска, «с радостью предложили, хотя и немногое, но все, что они имели». Когда же русские отказались брать что-либо бесплатно, «тут обнаружилась сметливость греков, кои за то, что прежде отдавали за 10 копеек, стали требовать рубль».18 Наконец, Бронников с некоторой обидой пишет, как уже во время освободительной революции на острове Ипсара русским паломникам «что нужно для нас было из провизии, почти насильно с пристани выдали, и то недостаточно и за дорогую цену, не уважив того, что мы российские подданные».19
Впрочем, действия России в регионе и благосклонное отношение россиян к грекам были продиктованы далеко не только состраданием по поводу печальной участи угнетенных братьев по вере. Главной целью России было не только и не столько освобождение греков, сколько усиление своего военно-политического влияния в черноморском и средиземноморском бассейнах и укрепление южных рубежей Российской империи. При этом греки воспринимались как естественные союзники России, которые могли оказать помощь в достижении этих целей. И действительно, практически в каждом воспоминании русских путешественников, участвовавших в военных действиях против турок, содержится немало примеров, когда греки помогали в этой борьбе. Приведем лишь одно из таких описаний о событиях русско-турецкой войны 1768-1774 гг., принадлежащее офицеру российского флота Матвею Коковцеву и достаточно характерно отражающее мнение российских путешественников о греках:
Во время пребывания российского флота в архипелаге, ободряемые российским оружием, явили они знаки отличной храбрости. Самые малые их суда при нападении турецких галер лучше жглись, нежели соглашались отдаться в плен неприятелю. Нерегулярные войска из них набранные … при высаживании их на берег показывали всегда отличное мужество, их оживляющее. Ипсариоты, Миконцы и прочие островитяне вооружали небольшие суда …, которые при помощи российского флота не только множество турецких купеческих кораблей пленили, но, выходя часто на берег, опустошали селенья.20
Лексика, используемая русскими путешественниками в своих воспоминаниях не оставляет практически никакого сомнения в том, что усиление России в средиземноморском бассейне носило прежде всего экспансионистский характер и едва ли ставило главной целью освобождение Греции от турецкого ига или иного иностранного влияния. Так, например, описывая создание Ионической Республики, Броневский пишет о «покорении», а не освобождении островов.21 Русские путешественники недвусмысленно дают понять, что усиление России в Средиземноморье рассматривалось во многом как продолжение ее колониальной экспансии на юг. Едва ли можно считать случайностью, что в отношении греческих островов зачастую применялся термин «колонии», а о греках писалось едва ли не как о новых подданных Российской империи. Морской офицер Н.В.Коробка вспоминает, как «императрица Екатерина II, вскоре по восшествии своем на престол, желая иметь хоть малую колонию на Средиземном море, под видом уважения отечества Улисса и Телемаха предлагала Венецианской республике за сей остров (Итака — Ф.Я.) значительную сумму».22 Броневский, описывая Ионическую Республику, в частности остров Корфу, отзывается о ней скорее как о некой части Российской империи с особым статусом, нежели о независимом государстве: «Корфа по справедливости почитается столицею наших приобретений в Средиземном море. Она более походила на русскую колонию, нежели на греческий город - везде видишь и встречаешь русских. Жители привыкли к нашим обычаям, многие научились говорить по-русски, а мальчики даже пели русские песни».23
Он же достаточно недвусмысленно пишет о тех интересах, которые преследовала Россия, распространяя свое влияние на Ионические острова. Условно цели России можно разделить на военно-политические и торговые. Во-первых, сильные позиции российского флота в Средиземном море позволяли усилить военное присутствие России в регионе и статус великой морской державы: «Россия, почитаясь второй морской державой, имеет одно Черное море способное для плавания круглый год, Балтийское же открыто бывает только пять месяцев, имея же Корфу морские офицеры и 10 000 матросов приобретают познания в чужих морях».24 Во-вторых, военно-политическое влияние в регионе позволяло активно продвигать российские торговые интересы. Броневский отмечает, что в 1806-1807 гг. число российских торговых судов увеличилось почти в четыре раза. При этом «в Средиземном море российский флаг преимуществовал над всеми прочими».25 Характерно, что освобождение греков и других народов от турецкого ига трактуется русскими путешественниками как событие немаловажное, но не являющееся особой целью российских войск. Скорее оно просто было неизбежным следствием усиления России в регионе и определенного совпадения целей. «…Греки, обитающие в Мореи, Албании и Архипелаге, …мечтали о вольности. <…> Кротость правления, благость и праводушие нашего монарха, соединяло в пользу нашу различные народы, и мы, будучи окружены тогда неприятелем, находили себя столь же безопасными, как бы и в самой Москве», - отмечал Броневский.26
Благосклонность греков по отношению к русским, а также совпадавшие цели и интересы двух народов, подчас приводили к искаженному представлению русских о настроениях греков. Многие российские путешественники заблуждались, наивно полагая, что греки сочли бы за благо, избавившись от турецкого гнета или иного иностранного влияния, стать подданными Российской империи. В этом отчасти проявились российские стереотипы имперского мышления, которое едва ли предполагало создание новых независимых государств-наций на территориях, на которые Россия распространяла свое влияние. Вот как, например, тот же Броневский описывал в 1807 году жителей Пелопоннеса:
Они также суровы, также любят вольность, оказывают уважение старцам, поют одни военные песни, не страшатся опасностей и бессмертно умирают. Но что важнее, когда Магомет II (турецкий султан - Ф.Я.), счастливый завоеватель Константинополя, не осмеливался испытать своего счастья против сих храбрых республиканцев, они с вершин своих утесов наблюдают проплывающие мимо них российские корабли, и нетерпеливо ожидают появления войск наших, дабы принять их как братьев, и вольность свою повергнуть к стопам российского монарха.27
Подводя итоги, можно отметить, что взаимоотношения и взаимовосприятие русских и греков в рассматриваемый период складывались под влиянием конкретных исторических обстоятельств, в которых происходили контакты между народами, и тех целей, которые они преследовали. Несомненно, общность религии и совпадение целей в борьбе с Османской империей являлись важными факторами, которые сближали русских и греков на протяжении нескольких десятилетий, предшествующих национально-освободительной революции, и создавали благоприятный фон, неизбежно подразумевавший благожелательный настрой двух народов по отношению друг к другу и закладывавший основу определенного идеализма во взаимном восприятии. Впрочем, свидетельства российских путешественников позволяют предположить, что у русских и у греков этот идеализм проявлялся по-разному. У греческого населения, особенно по мере того как идеи борьбы с турецким игом проникали в массы, он выразился прежде всего в отношении к России как государству и некой могущественной силе, которая выступала в качестве союзника греков в их борьбе и покровителя угнетенных единоверцев. Такое представление экстраполировалось и на отдельных представителей, особенно русских военных, которые в глазах греков нередко воспринимались как непосредственные носители этой государственной мощи, способные решить их насущные проблемы, вплоть до таких частностей, как выдача разрешения на отправление религиозных обрядов.
Среди русских, напротив, идеализм проявлялся скорее в отношении к простым грекам, в которых виделись прежде всего угнетенные братья по вере. Этим объясняются многие случаи бескорыстной и искренней помощи во время русско-турецких войн и борьбы греков за независимость, а также стремление русских всемерно облегчить участь и без того страдающего греческого населения.
Правда, русские были немало удивлены, когда подчас при непосредственных контактах такие идеалистические представления разбивались о сухой бытовой прагматизм греков, который, по-видимому, в немалой степени был связан с национальным характером и нормами поведения, выработанными за долгие годы правления османских султанов и помогавшими греческому населению избежать ассимиляции в неблагоприятных условиях турецкого ига. Пожалуй, трудно найти более яркий пример такого столкновения идеализма русских и прагматизма греков, чем описываемые русскими военными случаи, когда они, дабы не создавать дополнительные трудности для греческого населения, отказывались брать бесплатно еду и прочие необходимые товары, в то время как сами греки были не прочь использовать такую возможность для пополнения своих карманов.
Впрочем, идеализированное представление многих греков о целях и задачах России в Средиземноморье на самом деле не имело ничего общего с реальными прагматическими установками российского государства, которое скорее продолжало свою колониальную экспансию на юг. При этом Греция рассматривалась если не как колония, то, по крайней мере, как некий полунезависимый сателлит России в регионе.
Наконец, следует отметить, что прагматизм и идеализм во взаимном восприятии русских и греков отнюдь не противоречили друг другу – скорее они были взаимодополняющими, а формы их проявления вытекали из конкретных исторических обстоятельств. Так, идеализированное представление русских о желании греков стать чуть ли не новыми подданными Российской империи вытекало из прагматических внешнеполитических задач, в то время как восприятие греками России как страны, способной и желающей решать их проблемы, было связано с необходимостью решения прагматической задачи избавления от турецкого ига. Совпадение прагматических целей народов в борьбе с Османской империей, несоменнно, сближало Россию и Грецию в рассматриваемый период. Однако следует отметить, что это совпадение носило скорее тактический, нежели стратегический характер, а стать подданными Российской империи отнюдь не входило в планы народа, который характеризовался такими качествами, как демократизм и свободолюбие.
Отмеченная парадигма взаимного восприятия русских и греков представляется вполне естественной с учетом конкретной исторической ситуации: на рубеже 18-19 вв. Россия уже была могущественной мировой державой, а Греция делала лишь первые шаги на пути построения национального государства. В дальнейшем, по мере становления греческой государственности и формирования национальной идентичности, идеализм и прагматизм во взглядах греков и русских друг на друга, безусловно, сохранятся, однако характер взаимодействия этих двух подходов претерпит существенные изменения, отражающие как перемены внутри России и Греции, так и эволюцию взаимоотношений двух государств и их народов.
Москва, ноябрь 2012г.
Теодора Янници,
кандидат исторических наук,
директор Греческого
культурного центра в Москве